Жизнь под искусственным небом создавала у эмиграции ощущение неполноценности, ущербности бытия, его ограниченности в пространстве и во времени.

Былые российские знаменитости, оказавшись в эмиграции, с удивлением, с растерянностью обнаружили, что их нимб удивительно быстро померк, что вне России они не пророки, а странники.

Игорь Северянин, одно появление которого на улицах Петербурга вызывало ликование толпы, оказавшись за границей, потускнел, съежился, не находил себе места. Когда в Москве в 1915 году Северянин давал концерт, просторный зал Политехнического музея не смог вместить всех желающих. Публика стояла в проходах, в вестибюле, толпилась на улице возле подъездов. Каждое новое стихотворение встречалось неистовыми аплодисментами, из зала летели розы, левкои. Однажды в Петербурге, когда толпа на Невском узнала едущего в коляске Северянина, восторженные почитатели распрягли лошадей и с упоением покатили любимого поэта. В эмиграции, чтобы прокормиться, поэту приходилось идти на унижения.

От былой славы остались лишь бледные тени

Когда в 1922 году Северянин приехал в Берлин, чтобы участвовать в «поэзоконцерте», это был постаревший, плохо одетый человек с вытянутым бледным лицом. Знавшие его в этот период вспоминают, как, прогуливаясь по улицам Берлина, он постоянно боялся, как бы кто-нибудь из встречных не узнал его и не припомнил его стихи 1914 года:

В тот страшный день, в тот день убийственный,

Когда падет последний исполин,

Тогда ваш нежный, ваш единственный,

Я поведу вас на Берлин!

Северянин опасался, что кто-нибудь из бывших белых офицеров, которых он «привел в Берлин», попросту поколотит его.

Судьба Саши Черного (Александра Михайловича Гликберга), приехавшего в Берлин в 1921 году типична для целого ряда русских писателей и поэтов «средней руки», широко популярных в России, но в эмиграции быстро увядших, не нашедших себе места. Остроумными, разящими сатирами Саши Черного зачитывалась демократическая молодежь России. А вот в эмиграции он быстро сник; судьба гнала его из одного города в другой, и нигде он не находил пристанища, поэта угнетала творческая опустошенность. Неоднократно он делал попытки наладить литературное сотрудничество с эмигрантскими газетами и журналами, но все, что писал теперь, было много ниже уровня той сатирической поэзии, которой славился на родине. «Я думаю, что А.М. Гликберга надо отнести к людям, совершенно раздавленным революцией, – пишет о нем в своих воспоминаниях Роман Гуль. – ….Видно, сатирическому таланту Саши Черного уже не на что было опереться»…….

Ради заработка он пробовал писать детские стихи. Но для творческого темперамента Саши Черного этого амплуа было недостаточно. Он метался в поисках места в зарубежной культуре. Жил в Италии, пробовал обосноваться в Париже, где перед войной собралась сильная группа русской поэтической молодежи. Но среди них Саша Черный чувствовал себя чужим. Он жил прошлым; Монпарнасская же русская молодежь, повзрослевшая в эмиграции, хотела жить настоящим и будущим. Она не понимала его «огненной ненависти к большевизму», превосходившей даже самые ядовитые оценки И. Бунина. К своему поэтическому прошлому С. Черный относился скептически и не любил, когда вспоминали о его былой российской славе: «Все это ушло, и ни к чему эти стихи были…»

В конце концов он поселился с женой Марией Ивановной Васильевой в крохотном французском городке Борм, где и умер 5 августа 1932 г. Кончина его фактически осталась не замеченной русской эмиграцией.

Успех приезжавших в те годы в Берлин советских поэтов и писателей – Маяковского, Есенина, Пильняка, Эренбурга, Федина, Пастернака (в тот период в отношениях между советской Россией и эмиграцией еще не было той отчужденности, того взаимного отталкивания, которые начали вкрадываться с конца 20-х – начала 30-х годов) – был обусловлен не только качеством рождавшейся в то время в стране прозы и поэзии, но и самим фактом того, что приехавшие были из России. Эта стоявшая за спиной приезжавших поэтов и прозаиков Россия вселяла в души эмигрантов и страх, и восхищение, и недоумение, и восторг. Все понимали, что главная, настоящая жизнь – там, а не здесь, в «русском» Берлине. И хотелось оправдаться, почему Россия там, а «мы» здесь.

Страницы: 1 2 3 4

Возникновение и оформление нового движения
Знамением времени было возникновение, быстрое развитие и активное наступление нового идейного течения - так называемого движения за новую культуру, развернувшегося в Пекине и Шанхае в годы мировой войны. Под лозунгом "Наука и демократия! " это движение объединило наиболее передовую, молодую и образованную часть китайской интел ...

Промышленное строительство в Советской Сибири
Одним из первых и главных преобразований большевиков в области государственного строительства стала организация национально-территориальных структур. Не обошли эти реформы и Сибирский регион: на Горном Алтае возникает Ойротская автономная область, в Горной Шории создают национальный район, образованы Ханты-Мансийский и Ямало-Ненецкий ав ...

«Договор, основанный на мире и родстве».
В 198 г. до н. э., после переговоров между двумя государствами, был составлен и подписан «договор, основанный на мире и родстве». Этот договор, сохранявший свою силу на протяжение примерно шестидесяти лет, фактически сделал Китай зависимым от государства хуннов. Согласно договору, одна из знатных девушек из императорского рода должна бы ...